К вековому юбилею XIV съезда ВКП(б)

Большевистский форум, состоявшийся столетие назад — 18—31 декабря 1925 года — в Андреевском зале Московского Кремля, вошёл в историю как «съезд индустриализации». 1306 делегатов с правом решающего и совещательного голоса, представлявших 643 тысячи членов партии, заслушали политический и организационный отчёты Центрального Комитета, отчёты Ревизионной комиссии и представительства партии в Исполкоме Коминтерна, а также доклад о международном положении. Отдельно обсуждались вопросы хозяйственного строительства, работы профсоюзов и комсомола, изменения в Уставе партии. Решением съезда партия Ленина — Сталина почти на три десятилетия обрела своё легендарное наименование: Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) — ВКП(б).

Силу партийного и государственного закона обрёл центральный пункт съездовского постановления: «Обеспечить за СССР экономическую самостоятельность, оберегающую СССР от превращения его в придаток капиталистического мирового хозяйства, для чего держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства».

Узловой момент эпохи

Год тысяча девятьсот двадцать пятый в советскую эпоху стал во многих отношениях рубежным. Он ознаменован значительными успехами в восстановлении разорённого иностранной интервенцией и Гражданской войной народного хозяйства. Новая экономическая политика, начатая Лениным, приносила свои плоды. Она была подчинена задачам защиты завоеваний революции, спасения страны от разрухи и голода, постепенного вытеснения капиталистических элементов, создания основ социалистического хозяйствования. К 1925 году промышленность выпускала уже три четверти от объёмов довоенной продукции. Посевная площадь составила 99,3% от площади 1913 года. Но сельское хозяйство по-прежнему оставалось на первом месте среди источников национального дохода (39,1%), тогда как промышленное производство давало лишь 30,4%.

«Почему же, в самом деле, с 1925 года этот вопрос, вопрос о победе социализма в нашей стране, встал перед нами во весь рост? — рассуждал позднее В.М. Молотов. — В начале 1925 года Коммунистический Интернационал констатировал факт капиталистической стабилизации, — тем самым был констатирован факт затяжки мировой революции. Советский Союз, таким образом, на ближайший период предоставлялся, прежде всего, своим внутренним силам». Словом, задача строительства социалистического общества в одной стране переставала быть предметом острых теоретических дискуссий. Она становилась вопросом жизни и смерти молодого Советского государства. Гарантии решения всех остальных проблем — политических, военных, социальных, аграрных, культурных — в конечном счёте, зависели от успеха индустриализации.

Ещё до Октябрьской революции В.И. Ленин определял быстрый индустриальный рывок как единственный путь преодоления позорной отсталости России, обеспечения её подлинной экономической независимости и полного политического суверенитета. В работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» со всей остротой показал он существующую дилемму: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически».

Но ясно видеть верный путь дальнейшего движения — лишь полдела. Возникал вопрос: как и за счёт чего? Спасительный выход для России, находившейся в конце XIX века накануне грандиозного социального взрыва, Карлу Марксу виделся в сложении потенциалов будущей русской крестьянской революции с пролетарской революцией на Западе. Главное, подчёркивал он, не позволить разложить русскую общинную собственность на землю, которая может стать исходным пунктом коммунистического развития. Только при этом условии «одновременное существование западного производства, господствующего на мировом рынке, позволяет России ввести в общину все положительные достижения, добытые капиталистическим строем, не проходя сквозь его кавдинские ущелья». И в самом деле, «должна ли была Россия подобно Западу пройти через долгий инкубационный период развития машинного производства, чтобы добраться до машин, пароходов, железных дорог и т.п.»? Однако путь Российской империи, покуда не прервал его Великий Октябрь 1917 года, пролегал в периферийный капитализм.

К середине 1920-х годов экономика СССР носила переходный, многоукладный характер. В ней «сожительствовали» и тесно переплетались элементы самых разных исторических эпох. Наряду с патриархальным (в значительной мере — натуральным) укладом существовали мелкое товарное крестьянское производство, частнохозяйственный капитализм, госкапитализм и набиравший силу социалистический способ производства. На этот случай никаких «ценных указаний» у Маркса не было. Обобщение опыта формирования индустриальной базы некоторых стран Западной Европы — не в счёт. Предстояло нечто немыслимое: осуществить социалистическую индустриализацию, обуздав стихию мелкотоварного крестьянского хозяйства.

По страницам журнала «Большевик»

Чтобы полнее ощутить предсъездовскую атмосферу партийной жизни, пробежимся по страницам декабрьского номера политико-экономического журнала «Большевик» за 1925 год.

Из передовицы «К XIV Съезду РКП(б)»: «Болезни роста у нас существуют. На них ставят свою нынешнюю ставку те, кто ненавидит рабочую республику, на них строит свои расчёты международная буржуазия, о них каркает белогвардейское вороньё. Но ленинская партия не есть партия слабонервных. Вся она в целом и её Центральный Комитет останутся чуждыми всякому комхныканью… Сможет ли последовательно развиваться логика ликвидаторского безверия — «продержаться» до лучших времён, до тех времён, когда можно будет не по-нэповски, а по-настоящему строить социализм в нашей стране?»

Из статьи «О строительстве социализма в «одной стране»: «Если есть возможность развития социалистической промышленности «в одной стране», значит есть и «в одной стране» возможность социалистического переустройства сельского хозяйства. Реализация этой возможности с преобладающим крестьянским населением может показаться утопией лишь людям, считающим, что учебник по Каутскому предусмотрел все возможные формы развития мировой истории».

Из статьи «Регулирование, рост и социальный состав партии»: «Крестьянин 30 лет говорит: «Крестьяне не вступают в партию потому, что некоторые боятся: вступишь в партию — партия и будет таскать то на партсобрание, то ещё куда, а в хозяйстве некогда работать». Крестьянин 60 лет говорит: «Мне кажется, что в партию вступают те, которые хотят получить место, получить бесплатно кое-что»… Крестьянин 65 лет: «Крестьянин не вступает в партию, по-моему, потому, что если нужно быть коммунистом, то надо научиться изучить программу, устав и знать цели и задачи партии, быть твёрдым».

Из статьи «По поводу проекта нового устава партии»: «Наши враги, потерпев неудачу на всех «фронтах» борьбы с нами, в качестве одной из надежд ещё сохраняют надежду на «трансформацию», перерождение нашей партии, потерю большевизмом основных боевых его особенностей, что привело бы нас к политической демобилизации и к исторической капитуляции перед капитализмом».

В том же номере «Большевика» впервые напечатана неоконченная статья В.И. Ленина «В лакейской» (1919), посвящённая меньшевизму не только как идейно-политическому течению, но и как социально-психологическому явлению. «Свойственная лакейскому положению необходимость соединять очень умеренную дозу народолюбия с очень высокой дозой послушания и отстаивания интересов барина неизбежно порождает характерное для лакея, как социального типа, лицемерие, — писал Ленин. — И поэтому, если рассматривать вопрос с точки зрения политика, т.е. с точки зрения миллионов людей и отношений между миллионами, то нельзя не прийти к выводу, что главные свойства лакея, как социального типа, суть лицемерие и трусость. Именно эти свойства воспитывает лакейская профессия. Именно эти свойства являются самыми существенными, с точки зрения наёмных рабов и всей массы трудящихся в любом капиталистическом обществе».

Всё острее ощущалась потеря вождя, умершего немногим более года назад. И его незавершённая заметка для опубликования была выбрана редакционной коллегией, конечно, не случайно. Она представляла не только историческую ценность, но и оказалась удивительно злободневной.

Против трусости и капитулянтства

История становления большевистской партии — это история непрерывной межпартийной и внутрипартийной борьбы. Экономизм и меньшевизм, отзовизм и ликвидаторство, богоискательство и богостроительство, «левый коммунизм» и «рабочая оппозиция», троцкистский и правый уклоны — таков далеко не полный перечень течений, в разное время противостоявших ленинскому, большевистскому направлению. Четырнадцатый партийный съезд стал очередным полем политических битв. В атаку на ленинское большинство партии на сей раз ринулась так называемая новая оппозиция — члены Политбюро ЦК РКП (б) Г. Зиновьев и Л. Каменев со товарищи. Их идеологической платформой стал слегка «перелицованный» троцкизм.

Годом раньше вышел в свет литературный опус Л. Троцкого «Уроки Октября». Ничтоже сумняшеся, новоявленный «мессия» заявлял, что в апреле 1917 года Ленин, а за ним и вся партия «перевооружились», приняв к исполнению троцкистскую теорию «перманентной революции». Именно «разбольшевичивание» большевиков, дескать, и обеспечило успех Октябрьскому вооружённому восстанию в Петрограде. Естественно, ни о какой победе социализма в отдельно взятой стране, согласно писаниям Троцкого, не могло идти и речи: «Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернётся от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе».

Характерно, что тогда, в 1924 году, Зиновьев с Каменевым демагогически обвиняли Центральный Комитет партии в «беззубом» и примиренческом отношении к троцкистским росказням. Более того, они требовали не просто исключить Троцкого из партии, но даже арестовать его. Выставляя себя единственными законными толкователями ленинизма, парочка «октябрьских штрейкбрехеров» будто не замечала целую серию ярких материалов против троцкизма, опубликованных на страницах партийной печати ленинским «ядром» ЦК: И.В. Сталиным и В.М. Молотовым, А.А. Андреевым и А.С. Бубновым, Ф.Э. Дзержинским и К.Е. Ворошиловым, В.В. Куйбышевым и Г.К. Орджоникидзе, М.В. Фрунзе и С.М. Кировым. Последний выразился так: «Тут дело не из-за простой теоретической драки, а тут дело, в буквальном смысле этих слов, о судьбах нашей партии и судьбах нашей революции».

Однако уже в начале 1925 года злополучный «дуэт», что называется, «переобулся в воздухе». Уцепившись за оппортунистический тезис члена Политбюро ЦК Н. Бухарина о «врастании кулака в социализм», он выдвинул новое обвинение против ЦК — в пособничестве правым настроениям. Подобное левацкое пустозвонство спекулировало на объективных трудностях — издержках нэпа. Несмотря на то, что крупные кулаки и «нэпманы» составляли не более 5% населения страны, на долю частного капитала приходилась треть розничного товарооборота и седьмая часть производства промышленной продукции. Кулацкое хозяйство давало тогда 20% товарного хлеба.

«Символ веры» «новой оппозиции» практически ничем не отличался от свода постулатов предшествующей антипартийной группировки, сколоченной Троцким в 1923 году: нэп есть отступление к капитализму; промышленность, находящаяся в руках Советского государства, не социалистическая, а государственно-капиталистическая; «среднее» крестьянство — потенциально контрреволюционный класс; правящая большевистская партия неуклонно обюрокрачивается и «перерождается».

Да и в организационном плане «зиновьевцы» представляли собой ничуть не меньшую угрозу единству партийных рядов. Это показало уже начало работы XIV съезда. Как писала «Правда», оппозиционеры решили «докладу тов. Сталина, выражающему политическую линию большинства ЦК, противопоставить другой доклад, другую политическую линию, линию меньшинства». Лейтмотивом альтернативного доклада Зиновьева стал тезис о том, что установка на возможность построения социализма в одной стране «отдаёт душком национальной ограниченности». По меткому выражению делегата П.П. Постышева, «лучшего, как этот содоклад, нам наши враги никогда не желали бы». Поимённое голосование резолюции съезда по отчётному докладу ЦК (559 против 65) обернулось для «новой оппозиции» полным конфузом, притом что, по словам А.И. Рыкова, «60 делегатов из 700 отняли почти столько же времени, сколько все остальные ораторы».

Темпы задавала жизнь

Троцкий в «новой оппозиции» личного участия не принимал и на XIV съезде ВКП (б) отмолчался. Однако это вовсе не значило, что троцкизм сложил оружие и не готовит новых провокаций. На словах Троцкий ратовал за «сверхиндустриализацию», окрестив промышленную политику партии «хвостизмом». Один из его ближайших подельников — Е. Преображенский — поучал: «Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, … тем больше социалистическое накопление будет вынуждено опереться на эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства». Из его теоретических выкладок следовало: чтобы резко увеличить объём капиталовложений в промышленность, нужно обложить среднее крестьянство своеобразной «колониальной данью» — многократно повысить сельхозналог.

Удивительно, но факт: троцкисты ничуть не стеснялись терминов «эксплуатация» и «колонии», беря в пример империалистические державы, высасывавшие необходимые им ресурсы из экономически порабощённых стран. С той лишь разницей, что участь «цветного населения» колоний была уготована своим, отечественным землепашцам. Нетрудно понять, что подобные меры со стороны пролетарского государства обернулись бы разрушением с таким трудом налаживаемой «смычки» между городом и деревней, подрывом союза рабочего класса с многомилионным классом крестьян, то есть гибелью Советской власти.

Лозунг «сверхиндустриализации» звучал броско, но на деле вырисовывалась совсем другая картина. Когда в 1925 году при Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ) было образовано «Особое совещание по восстановлению основного капитала промышленности» (ОСВОК), лидирующее положение там заняли сторонники троцкистской линии. Вопреки ленинско-сталинскому курсу на ускоренную индустриализацию страны, ОСВОК разработал план-график капиталовложений в советскую промышленность в виде «затухающей кривой». Иными словами, в 1926—1927 годах в индустриальный сектор экономики планировалось вложить 1543 млн, а в последующие годы — 1490 млн, 1320 млн и 1060 млн рублей соответственно. При таких суммах темпы прироста промышленной продукции год от года неуклонно бы сокращались.

Неверие в громадный творческий потенциал и созидательные силы своего народа всегда было характерной чертой всех антипартийных «уклонов». «Психология прошлого настолько давила на их сознание, что они никак не могли себе представить восстановление разрушенного хозяйства России, хотя бы до предвоенных его масштабов 1913 г., без очень солидных займов за границей или концессионных вложений зарубежного капитала, — писал один из создателей советской системы планирования академик С.Г. Струмилин. — Так, например, в одном из самых первых, впрочем, забракованных ещё в недрах самого Госплана проекте пятилетки намечался прирост планируемой индустриальной продукции с 1922/23 по 1927/28 г. на 182%, что представлялось её составителям верхом оптимизма. А между тем фактический прирост продукции за те же годы достиг 318%».

Пройдёт совсем немного времени, и Троцкий «сольётся в экстазе» со своими недавними лютыми врагами — Зиновьевым и Каменевым. Поскольку преодоление технико-экономической отсталости в одиночку — дело безнадёжное, — разглагольствовали они, — необходимо «разделение труда» между СССР и капиталистическим миром. «Решительный отказ от теории изолированного социалистического хозяйства, — заявит объединённый «троцкистско-зиновьевский блок», — будет уже в течение ближайших лет означать несравненно более целесообразное использование наших ресурсов».

Не эти ли рецепты шесть десятилетий спустя примут к исполнению «чикагские мальчики в розовых штанишках», уничтожившие всего за пару гайдаровско-чубайсовских «пятилеток» целые отрасли национальной промышленности? Россия до сих пор не может вырваться из удавки Всемирной торговой организации, наброшенной ей на шею в 2012 году. На месте заводов-гигантов тут и там стоят теперь торгово-развлекательные центры. Чтобы выжить, нашей стране придётся создавать собственную индустриально-технологическую базу в значительной степени заново. Ленинско-сталинская эпоха учит, что при наличии определённых социально-экономических предпосылок и правильной государственной политики можно создать такую базу в короткий исторический срок. О том же говорит и опыт модернизации КНР. На этом выводе основывается Программа Победы КПРФ.

«Историческое чудо»

Выступая на IX съезде РКП (б) в марте 1920 года, В.И. Ленин говорил об «историческом чуде» — о победе слабой, обессиленной, отсталой страны над сильнейшими державами мира. Откуда, спрашивал он, те «централизация, дисциплина и неслыханное самопожертвование», благодаря которым мы победили? И сам же отвечал на свой вопрос: «частная собственность разъединяет, социализм объединяет». Через 13 лет о советском «чуде» будет говорить уже И.В. Сталин: «мы сделали больше, чем сами ожидали, чем могли ожидать самые горячие головы в нашей партии. Этого не отрицают теперь даже враги».

Во вражьем стане этого действительно не отрицали. В 1927 году, обращаясь к американской читательской аудитории, экономист С. Чейз изумлялся: «Представьте себе, что завтра вас попросят отправиться в Вашингтон, сесть за стол в правительственном учреждении, взять перо и бумагу и составить инструкции для железнодорожных компаний, сталелитейных заводов и каменноугольных копей, для нефтяной промышленности, для министерства финансов, банков и крупных торговых фирм, для фермеров, пароходных обществ и автомобильных предприятий, по которым они в течение пяти лет действия плана должны распределять свои капиталовложения и сырьё, планировать производство и сбыт. Даже Генри Форд отступил бы перед такой задачей… Однако в России нашлись люди, которые решились взяться за это в территориально большей, а промышленно менее развитой стране».

В период после победы Октябрьской революции и до начала Великой Отечественной войны — всего за 33 года — в СССР было построено, восстановлено и введено в действие 11,2 тыс. крупных промышленных предприятий, создана многоотраслевая социалистическая промышленность. В результате основные промышленно-производственные фонды страны к 1940 году по сравнению с 1928 годом возросли в 8,3 раза. То есть накануне Второй мировой войны Советский Союз обладал промышленным потенциалом в 4,5 раза большим, чем царская Россия накануне Первой мировой.

Но каковы же истоки этого «чуда»? Прежде всего — в принятом в 1920 году ленинском Государственном плане электрификации России (ГОЭЛРО). Он носил не узкотехнический характер, а был первым в мировой практике единым общегосударственным планом развития всей национальной экономики в целом. Именно на этом принципе вырос Госплан СССР, разрабатывавший и ежегодные оперативные планы хозяйственного строительства, и перспективные планы, сводные для всех отраслей народного хозяйства на несколько лет вперёд.

На решение задачи восстановления и реконструкции народного хозяйства в кратчайшие сроки, создание фундамента будущей социалистической промышленности была направлена и другая составляющая советского экономического «чуда» — денежная реформа 1922—1924 годов. Осуществлённая без всякого содействия иностранного капитала, она стабилизировала национальную валюту — червонец, обеспечила его твёрдым банковским курсом. Денежная реформа подкрепляла возможность централизованного воздействия на экономику через государственную кредитную систему.

Наконец, третьей базовой основой беспрецедентной модернизации огромной, но отсталой страны стало её новое административно-территориальное устройство, неразрывно связанное с рациональным экономическим районированием. Прежнее, царское губернское деление, просуществовавшее полтораста лет почти в неизменных границах, преследовало преимущественно полицейские и фискальные цели. Не приходится удивляться, как высшие формы концентрации капитала — тресты и синдикаты — уживались здесь с рудиментами докапиталистических отношений: в системе мирового разделения труда Россия играла постыдную роль сырьевого придатка. Планомерное, научнообоснованное размещение производительных сил Советской властью сыграло ключевую роль в создании единого и мощного индустриального комплекса, в преодолении отсталости и выравнивании уровня социально-экономического и культурного развития национальных «окраин», подготовке СССР к стремительно приближающейся войне.

«Историческое чудо» модернизации по-советски совершалось иными средствами, иными путями, чем на Западе. Бремя собственного индустриального роста империалистический «центр» возложил на порабощённую периферию — «туземное» население колоний — и ограбленное трудящееся большинство своих стран. Советский Союз не мог рассчитывать ни на военные контрибуции, ни на миллиардные зарубежные финансовые займы. «Это было очень трудно, но преодолимо, — итожил И.В. Сталин. — Большую помощь оказала в этом деле национализация промышленности и банков, давшая возможность быстрого сбора и перекачки средств в тяжёлую индустрию. Не может быть сомнений, что без этого невозможно было бы добиться превращения нашей страны в индустриальную страну в такой короткий срок».

О «ципках» и им подобных

Чем дальше отходит в прошлое ленинско-сталинская эпоха, тем более величественным и непостижимым кажется то переломное время. В нынешнем «обществе потребления» невозможно представить, как наши предки жили тогда: хлебные пайки, убогие переполненные жилища, постоянная нехватка самого необходимого. Но, несмотря на все лишения, молодая страна, окрылённая мечтой о светлом будущем, кипела трудовым энтузиазмом. И снова вспомним Сталина: великая энергия рождается лишь для великой цели. Но великая энергия, подчинённая праведной цели, порождает и бездонную ненависть чёрных сил. Опорочить Великую Победу над фашизмом невозможно, не оболгав индустриализацию в СССР. Полчища историков и обществоведов с «пониженной социальной ответственностью», взращённые гуманитарными кафедрами советских вузов, на соросовские гранты сотворили то, что не снилось никакой геббельсовской пропаганде. Вслушайтесь, как все эти «доктора» «лечат» общественное сознание уже более 35 лет.

Доктор философских наук Б. Славин, сотрудник «Горбачёв-фонда»: «Сугубо административные методы проведения индустриализации в СССР свидетельствуют о непонимании той главной роли, которую должен играть человек при социализме в структуре производительных сил общества. Фактически со стороны сталинского режима к рабочим применялась сугубо буржуазная теория «выжимания пота», которую в своё время критиковал Ленин, осмысливая систему Тейлора».

Доктор экономических наук В. Вен-жер, упомянутый в сталинской работе «Экономические проблемы социализма в СССР»: если б не Сталин, «история наша была бы другой — не ущербной, и социализм — нормальным, а не перекорёженным командно-административной, жёстко централизованной системой управления. Скорее всего, мы избежали бы и войны, а если бы она и была навязана оголтелым фашизмом, то была бы недолгой, ибо гитлеровские полчища были бы разгромлены и уничтожены где-то в приграничной полосе».

Доктор экономических наук Е. Ясин, духовный «папаша» чубайсят: «С давних пор наиболее ортодоксальных последователей К. Маркса мучила мысль о том, как применить его методологию к социализму, что здесь взять за клеточку. Наибольшее хождение на предшествующем этапе получила идея о том, что такой клеточкой является планомерность. Честно говоря, я этой идеи никогда понять не мог. Товар, в конечном итоге, полезная вещь, его можно, например, съесть или надеть. Но планомерность — это какое-то абстрактное свойство, так и хочется спросить: планомерность чего?»

Ещё один доктор экономических наук — Г. Попов: «Концепция Сталина обрекала экономику на обязательное растущее отставание, которое нельзя было компенсировать форсированием военных отраслей».

Наконец, доктор философских наук А. Ципко, защитивший диссертацию «Философские предпосылки становления и развития учения Карла Маркса о первой фазе коммунистической формации». Брызгая ядовитой слюной, сей потрёпанный оборотень по-прежнему рыщет по газетным полосам и телевизионным ток-шоу. Вот что проповедовал он совсем недавно, накануне нового вооружённого противостояния с нацизмом и бандеровщиной: «Философия диктатуры ускоренного развития была общей и для гитлеровской Германии и для СССР эпохи сталинской индустриализации. Разница между Гитлером и Сталиным состояла лишь в том, что национал-социалисты не проводили во время ускоренной индустриализации грандиозных мероприятий по физическому истреблению населения, целых классов». И что же? «Скрепоносцы» из парламентского большинства, установившие ответственность за отождествление СССР и гитлеровской Германии, не проронили ни звука. Пальцем не пошевелила и родимая наша жандармерия, годная хватать разве что уличных музыкантов.

Поразительно интеллектуальное ничтожество всех этих «ципков». За сорок лет они не породили ни одной собственной оригинальной мысли, ни одной свежей идеи. Всё их «научное творчество» — бесконечное подбирание идейной падали ренегатов прошлого. Даже паскудную мыслишку о том, что «фашизм есть ни что иное, как большевизм наизнанку», Ципко стащил из зловонной книжонки Каутского «Большевизм в тупике» 1931 года. Этим книжонкам следовали «праотцы» нынешних Шольцев и Писториусов — германские «эсдеки», проголосовавшие в рейхстаге за мировую империалистическую бойню. Учебники Каутского зазубривали российские меньшевики, предоставлявшие право творить историю трусливой и продажной буржуазии. Его формулы на новый лад перепевали троцкисты и зиновьевцы.

Не мёртвая теория, а живая практика, воплощённая в великой ленинско-сталинской эпохе, создала совсем другие учебники. В учебном пособии «История международного коммунистического движения», выпущенном в 2016 году Китайской Академией общественных наук, сказано: «Осуществлённое Коммунистической партией и народом Советского Союза социалистическое строительство — это величайшее в истории созидательное движение, огромный вклад в продвижение вперёд мирового развития и прогресс всей человеческой цивилизации, оно навсегда вошло ярким моментом в анналы истории».