| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Ночью с 17 на 18 февраля 1945 года в нацистском концлагере Маутхаузен палачи вывели во двор советского генерала Дмитрия Карбышева. После горячего душа — на 12-градусный мороз. Из брандспойтов по генералу ударили перекрещивающиеся ледяные струи. Генерал Карбышев стал медленно покрываться льдом.
— Бодрей, товарищи, думайте о своей Родине, и мужество вас не покинет! — сказал он перед смертью, обращаясь к многонациональным узникам Маутхаузена.
Димок-Дымок
1 марта 1887 года в Санкт-Петербурге было предотвращено покушение на императора Александра III. Среди 15 арестованных — студент Петербургского университета Александр Ульянов, старший брат будущего вождя мирового пролетариата. А в это время в Казани все афишные тумбы были заклеены прокламациями в поддержку покушавшихся на царя — «Долой самодержавие!». Охранка быстро вычислила автора прокламаций — Владимир Карбышев, студент Казанского университета. Его рукой было написано воззвание по случаю попытки покушения Александра Ульянова и его группы на царя. Карбышев был изгнан из Казанского университета вместе с другим студентом — Владимиром Ульяновым, будущим Лениным. В Омске, на квартире родителей Владимира Карбышева, провели обыск. Вспороли даже тюфяк, на котором спал его младший брат — семилетний Митя.
Советский военачальник, генерал-лейтенант инженерных войск, профессор, доктор военных наук, Герой Советского Союза (посмертно, 1946 г.) Дмитрий Михайлович Карбышев родился 26 октября 1880 года в Омске и был шестым ребёнком в семье. Отец Михаил Ильич — потомственный дворянин, ветеран Крымской войны, мать Александра Ефимовна — дочь коллежского советника из богатых омских купцов второй гильдии Лузгиных. Мальчик с младенчества одинаково хорошо говорил на русском, татарском, французском и немецком языках, прекрасно рисовал, был склонен к искусству и при этом имел твёрдый характер.
Мите было 4 года, когда Владимир с отличием окончил гимназию. Малыш тяжело заболел оспой и старший брат его выходил. Владимир мечтал стать врачом, поэтому поступил на медицинский факультет Казанского университета. Перед отъездом Володи в Казань Митя под большим секретом сообщил ему: «Всю азбуку знаю. И читать по складам умею... Женя научила». «Молодчина, Димок-Дымок! Напиши мне в Казань письмецо, а я тебе обязательно отвечу», — обрадовался старший брат. «Не забудь написать печатными буквами — я только по-печатному знаю», — прошептал малыш. Он ещё не выучил всю азбуку даже «по-печатному», но решил во что бы то ни стало одолеть её за время, пока Володя доедет до Казани.
За участие в революционном движении Владимира Карбышева не только исключили из университета, но и сослали на каторгу, где он вскорости умер. Для маленького Мити это стало первым в жизни огромным горем. Но он вырос и понёс дальше ту правду, за которую погиб его горячо любимый брат. И не предал её, даже пройдя через ад фашистских концлагерей.
Из-за «неблагонадёжности» их семьи Митю не приняли в Сибирский кадетский корпус за государственный счёт: мальчик поступил учиться за деньги. Первые два года его обучения оплатили родственники Карбышевых — Шайтановы, потому что в 12 лет мальчик остался без отца. Но затем Митя стал отличником и получил право на обучение за казённый счёт. Учился он блистательно, считался лучшим математиком корпуса, и никто не удивился, когда Дмитрий Карбышев поступил в Николаевское инженерное училище, которое располагалось в Петербурге, в Михайловском или, как его ещё называли, Инженерном замке.
«Честь имею!»
Воинская служба молодого Карбышева началась в Маньчжурии, в 1-м Восточно-Сибирском сапёрном батальоне. Дмитрий командовал кабельным отделением сапёрной роты. В Русско-японскую войну он вступил в чине поручика. Участвовал в печальном для России сражении под Мукденом. Проявил себя как грамотный и расторопный офицер, был ранен. Пять орденов, три медали получил он на фронтах Русско-японской войны, последний орден — Святой Анны с надписью «За храбрость».
Но Дмитрий был братом Владимира Карбышева, поэтому подтвердил репутацию «политически неблагонадёжного». Его обвинили в революционной агитации среди солдат и подвергли так называемому офицерскому суду чести.
— Не я, а те, кто заставляет войска стрелять в безоружных людей, пороть крестьян в сёлах, — вот кто позорит честь офицера! — ответил Дмитрий своим обвинителям. Так мог сказать человек, немало передумавший о судьбах Родины и уже решивший, на чьей он стороне.
После этого «суда чести» Дмитрия уволили. Некоторое время он работал во Владивостоке на скромной штатской должности чертёжника. Но армия нуждалась в опытных офицерах, и орденоносца вернули в строй. Дмитрий Карбышев погрузился в строительство укреплений на Дальнем Востоке и в то же время мечтал об академии, в которой оказался осенью 1908-го.
И снова Петербург, снова Инженерный замок. Карбышев завоёвывал позиции лучшего слушателя Николаевской инженерной академии. Так, за проект крепости и форта получил премию имени генерала Романа Кондратенко, героя обороны Порт-Артура. Академию он окончил с отличием и в звании капитана был направлен в тогдашний Брест-Литовск — производителем работ.
Дмитрий сам выбрал этот город: ему, как лучшему выпускнику, было предоставлено такое право. На вопрос, почему едет именно туда, он ответил: «Брест-Литовск ещё достойно послужит Родине. Вот увидите».
Первая мировая война обнажила все язвы царизма. Всё очевиднее становилось, что эта война чужда народу. Дмитрий Карбышев это хорошо понимал — он был уже опытным военным инженером.
На фронта Первой мировой Карбышев направился прямо из фортов Бреста. Почти всю войну он провёл в 8-й — Брусиловской — армии. Немало тактических новинок применил распорядительный дивизионный, а затем корпусной инженер. Так, в июне 1915-го в 8-й армии решено было отказаться от создания сплошной линии окопов: устраивались отдельные очаги обороны, имевшие тесную огневую связь между собой. Промежутки заграждались переносными искусственными препятствиями. За взятие Перемышля Дмитрия Михайловича произвели в подполковники. Карбышев был ранен в ногу, но, к счастью, рана оказалась нетяжёлой.
Его под шквальным огнём вынесла тогда сестра милосердия Лидия Опацкая. Она стала ему любящей женой, родила троих прекрасных детей. Старшая дочь Елена продолжила дело своего отца, военного инженера.
Именно карбышевские сапёры обеспечивали знаменитую Брусиловскую прорывную операцию. В начале 1917-го подполковник руководил работами по укреплению позиций на румынской границе. А потом…
«В РККА вступил добровольно…»
Военный инженер, подполковник царской армии Дмитрий Карбышев без колебаний встал на сторону революции рабочих и крестьян. Позднее в автобиографии он напишет скупо, с присущей ему скромностью: «Во время Октябрьской революции находился в составе 8-й армии, которая большевизировалась. В РККА вступил добровольно».
Большевикам Карбышев симпатизировал задолго до Октября, считал, что будущее — за социалистическим строительством. Он видел издержки революции: разрушение армии, системы управления, мировоззренческих основ, но, по его мнению, все эти сферы уже давно сотрясал опаснейший кризис.
На сторону Советской власти перешёл учитель Карбышева, 60-летний генерал-лейтенант Константин Величко — крупнейший военный инженер того времени, фигура необычайно притягательная. Как Февральскую, так и Октябрьскую революцию он принял сразу. Всякий раз включался в перестройку армии под требования новой власти. И главное в этой позиции — не конформизм, а многолетнее недовольство царской системой.
Сапёры избрали Дмитрия Карбышева председателем революционного ротного собрания. Незадолго до нового, 1918 года они приняли такую резолюцию:
«1. Приветствуем Советскую власть и поддерживаем её всеми имеющимися у нас средствами.
2. Приветствуем фронтовой Исполнительный комитет левых фракций и требуем взять всю власть в свои руки на Румынском фронте.
3. Клеймим изменников революции, особенно сейчас, когда в России идёт гражданская война и может быть сорвано дело мира, который так долго ожидается нами.
4. Требуем от фронтового Исполнительного комитета немедленно отдать приказ об аресте генерала Щербачёва, командующего армией, как контрреволюционного элемента, отказавшегося подчиниться Советской власти.
5. Требуем немедленно вывести все русские войска с Румынского фронта со всем имеющимся при них оружием.
6. Требуем демобилизации солдат и увольнения их с оружием в руках.
7. Требуем от фронтового Исполнительного комитета отменить всякое насильственное выделение национальных боевых единиц.
Да здравствует Советская власть!
Да здравствует земля и воля!
Да здравствует Мир!
Да здравствует социализм!
Председатель ротного собрания Карбышев.
Секретарь Барухов».
Командующий Румынским фронтом генерал Дмитрий Щербачёв не смирился с вердиктом революционного армейского органа. Он двинул против мятежных частей карательные отряды. Революционный комитет 8-й армии поручил Дмитрию Карбышеву устройство укреплений вокруг Могилёва-Подольского. Для борьбы с Щербачёвым формировались красногвардейские отряды, и Дмитрий Михайлович был назначен отрядным инженером.
«Человек необыкновенных дарований»
Когда развернулась гражданская война, Карбышев проявил себя как один из крупнейших военных инженеров Красной Армии. Сражался против Колчака и Врангеля, руководил оборонительными работами на Восточном и Южном фронтах. «Военный инженер Карбышев — человек необыкновенных дарований и изумительной работоспособности» — так характеризовали его Валериан Куйбышев и Михаил Фрунзе.
При наступлении армии Колчака он создал «веер» укреплённых позиций на Самарском, Красноярском и Томиловском участках. Местные крестьяне неохотно шли работать над укреплениями, и тогда Карбышев предложил командованию армии формировать в глубоком тылу на общих основаниях с красноармейскими частями рабочие дружины.
Михаил Фрунзе доверял Дмитрию Карбышеву как никому из инженеров. Летом 1920 года он вызвал Карбышева в Харьков. Дмитрий Михайлович руководил инженерным обеспечением последних крупных операций войны — Перекопской и Чонгарской.
Вместе с Карбышевым тогда служил комиссар Евгений Решин. Его поражало, с каким энтузиазмом бывший царский подполковник занимается фортификацией, рытьём окопов. Инженер объяснял с улыбкой: «Вы ведь знаете, что моя фамилия Карбышев. По семейным преданиям, мои далёкие предки были татарами. А по-татарски «карабыш» — это чёрная полевая мышь-суслик. Вот от суслика, полагаю, и передался мне фортификационный окопный зуд…»
И вот Гражданская война осталась позади. Среди командиров царил дух победы: «Разгромили атаманов, разогнали всех господ». Но современной мощной армии у страны не было, её только предстояло создать. И Дмитрий Михайлович Карбышев начал преподавать в главных военных учебных заведениях страны.
Он принял предложение Михаила Фрунзе и стал председателем военно-технического комитета Главного военно-технического управления Красной Армии, а через некоторое время ещё и главным руководителем подготовки всех военных академий по военно-инженерному делу. Наркому не нужно было «накачивать» Карбышева, разъяснять задачи: Дмитрий Михайлович хорошо понимал, что армию придётся отстраивать почти с нуля, в условиях минимального военного бюджета.
Плюс ко всему сразу после Гражданской войны появились первые заметные научные публикации военного инженера-теоретика в журнале «Армия и революция».
Дмитрий Карбышев был прирождённым педагогом и кропотливым исследователем. С учениками держался без высокомерия — как с коллегами по научному поиску. Много лет спустя прославленные маршалы с восторгом вспоминали, как Дмитрий Михайлович на занятиях порой превращал себя в учебное пособие. Прикреплял к рукам, будёновке, гимнастёрке таблички с цифрами и раскидывал руки, изображая схему нормативов времени, которое отводится на рытьё окопов. Немногословный, худощавый генерал на лекциях превращался в азартного мальчишку.
Его авторитет в Красной Армии сомнению не подвергался. Карбышева высоко ценили и как теоретика, и как практика. «Высокообразованный командир и специалист своего дела. Отличный работник. Богатая эрудиция по всем вопросам военного дела, большие знания в оперативно-тактической области делают товарища Карбышева не только специалистом-инженером, а общевойсковиком и генштабистом», — говорилось в его аттестации 1937 года.
В 1938 и 1940 годах он получил свои первые советские ордена — Красной Звезды и Красного Знамени. В войне с Финляндией Карбышев разрабатывал рекомендации по прорыву линии Маннергейма.
В начале 1940-х годов Дмитрий Михайлович жил в Москве, работал в Академии Генерального штаба РККА. Карбышев не любил разглагольствовать на политические темы. Убеждения держал при себе, и проявлялись они в поступках, а не на словах. В Коммунистическую партию Дмитрий Карбышев вступил в 1940 году, ему исполнилось тогда 60 лет. В те годы это был ответственный шаг: в случае войны у коммунистов не было права на «запасные аэродромы».
Пожалуй, предвоенный 1940-й был одним из самых счастливых в его жизни. В том году он стал коммунистом, в том году был утверждён в степени доктора военных наук, в том году был награждён орденом Красного Знамени. Кроме работы в академии, Карбышев писал многочисленные статьи, занимался большой общественной деятельностью, читал лекции, участвовал в манёврах, уделял внимание личной подготовке. «Офицер всегда должен быть в боевой форме», — говорил он.
В военном издательстве вышел главный его труд — «Инженерное обеспечение боевых действий стрелковых соединений» в двух частях. Он надеялся, что книга поможет командирам Красной Армии в будущем столкновении с нацизмом.
Война с гитлеровской Германией не стала для Дмитрия Карбышева неожиданностью. Ещё за несколько дней до её начала одному из своих друзей он сказал: «Война уже началась — настоящая, ужасная война».
«Карбышев останется Карбышевым!»
Великая Отечественная застала его в Гродно, в штабе 3-й армии: он приехал в Белоруссию в июне 1941-го, чтобы ознакомиться с состоянием инженерной обороны в пограничной полосе округа. Карбышев мог вернуться в Москву, но он не оставил сражающуюся армию.
Враг шёл по советской земле, но только в кадрах фашистской хроники это выглядело парадом победителей. Наши войска уже наносили фашистам ощутимые удары. И защитники Брестской крепости, которую Дмитрий Карбышев отстраивал дважды, своим подвигом подтверждали его знаменитые слова: «Обороняются не стены, а люди. Стены только помогают людям обороняться. Советскую крепость можно разрушить, но взять её нельзя!»
8 августа 1941 года Дмитрий Карбышев со штабом 10-й армии готовил переправу через Днепр севернее города Могилёва. Вместе с сапёрной ротой он достиг противоположного берега. Там бойцов встретил огонь. Взрыв авиабомбы — и генерал Карбышев оказался тяжело контужен. Его, засыпанного землёй, откопали и спасли, но сознание к нему не возвращалось. Очнулся Дмитрий Михайлович уже в немецком госпитале.
Военных инженеров такого класса, как Д.М. Карбышев, в мире было наперечёт, но больше всего немецкие нацисты хотели превратить его в знамя борьбы с Советским Союзом. Гитлеровцы в деталях знали биографию советского генерала: по происхождению — дворянин, с казачьими корнями, из царской военной элиты. К тому же превосходно знал немецкий язык, культуру Германии. Нацисты считали Карбышева гораздо более ценным, чем Власова, который в итоге согласился стать предателем.
В 1943-м постоянным собеседником Дмитрия Михайловича стал полковник Пелит, свободно говоривший по-русски и даже служивший вместе с будущим советским генералом в Брест-Литовске — ещё в царской армии. Его специально вызвали с Восточного фронта для «работы» с Карбышевым. Пелит стал комендантом Хаммельбургского лагеря. Он предлагал генералу, казалось бы, пристойные варианты сотрудничества: «Не потребуется никаких публичных выступлений, не нужно служить Германии. Вы просто будете писать книгу об истории Второй или Первой мировой войны, а потом вам разрешат поселиться в нейтральной стране. У вас будет доступ в лучшие берлинские библиотеки и архивы. Тёплая квартира, питание, лечение. И никакого предательства».
Но Дмитрий Карбышев хорошо знал русскую пословицу «Коготок увяз — всей птичке пропасть». По мере возможности он отговаривал и других советских пленных от сотрудничества с немцами. Советский генерал отвечал немецким нацистам чётко и бескомпромиссно: «Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной».
Потом, уже в Берлине, мягкие методы обработки были отброшены. Карбышева поместили в одиночную камеру с круглосуточным ярким электрическим светом. Приносили ему солёную пищу, не давали пить. Пытки продолжались неделями. А в роли искусителя снова выступил давний знакомый — коллега, профессор Гейнц Раубенхаймер, известный немецкий военный инженер. На предложение о сотрудничестве измождённый генерал ответил без колебаний: «Нет». Гитлеровцы в деталях знали биографию советского генерала Д.М. Карбышева, но не знали сути карбышевского характера. Фашисты не смогли «взять» этого человека-крепость и, корчась в бессильной злобе, вынесли свой вердикт: «Карбышев для работы на нашей стороне использован быть не может ввиду его фанатической заражённости духом большевизма». Из Берлина был отдан приказ: «Перевести в Маутхаузен и применять к нему самые строгие меры, невзирая на возраст и чин».
Три с половиной года Дмитрий Карбышев провёл в неравном поединке с врагом — без передышки и без оружия. Фашисты боялись влияния советского генерала на пленных, поэтому переводили его из лагеря в лагерь: Шталаг-324 близ города Острув-Мазовецка (филиал которого был в Гродно), тюрьма гестапо в Берлине, пересыльный пункт РОА в Бреслау и целый ряд немецко-фашистских концлагерей: Замосць, Хаммельбург, Флоссенбюрг, Майданек, Освенцим (Аушвиц), Заксенхаузен, Маутхаузен.
В лагерях Дмитрий Карбышев очень страдал от холода. До войны он мёрз даже летом — последствия давней контузии. Работая дома, старался закутаться потеплее.
Товарищи по неволе пытались его спасти: предлагали документы умерших узников, чтобы скрыть его под чужим именем. Но он знал, что его имя может бороться. Оно уже стало символом мужества, преданности Родине. «Карбышев был Карбышевым и останется и впредь, что бы ему ни угрожало» — такими были его слова.
В фашистских концлагерях Дмитрий Михайлович не сдавался. Его заповеди поведения в плену разносила молва: высоко держать честь воина Красной Армии, быть до конца верным воинской присяге; вести самоотверженную борьбу с фашистами и их пособниками — изменниками Родины и при первой возможности уничтожать их.
Капитан А.С. Бабенко слышал одну из речей Дмитрия Карбышева, произнесённую у проволочного ограждения, отделявшего генеральский барак от остальных помещений. Страстные, от самого сердца шедшие слова на всю жизнь остались в памяти капитана. Вот что запомнил Бабенко:
— Дорогие мои братья! Я хорошо знаю, что в абсолютном большинстве в каждом из вас живёт чувство подлинного советского патриота. Большинство из вас — ровесники Великого Октября. Я представитель старшего поколения. Я знал царскую Россию, был подполковником старой русской армии, а поэтому мне лучше известно всё плохое, что пережила наша Родина, и то хорошее, что она обрела при Советах. Для меня, как и для каждого советского человека, дорога именно Советская Россия, наша Советская страна. Когда я говорю — Советская Россия, то я подразумеваю всю нашу обширную страну, весь наш двухсотмиллионный многонациональный народ. А когда я говорю о плохих сторонах нашей Родины, я имею в виду царскую Россию. И теперь, в дни тяжёлых испытаний, когда весь советский народ от мала до велика поднялся на защиту нашей матери Родины против бесчеловечного, кровавого зверя — фашизма, тот, у кого поворачивается язык выступать против неё, — злейший наш враг! С гневом, с глубоким презрением и ненавистью гоните прочь фашистских ублюдков, которые осмеливаются приходить в лагерь и вербовать «добровольцев» в предательскую армию РОА. Всех нас не сломил голод, болезни, издевательства, убийства. Теперь, товарищи, мужайтесь, победа не за горами! Конец фашизма близок!
Дмитрий Карбышев по-прежнему активно пропагандировал организацию побегов, сам участвовал в их подготовке. Так, по инициативе Карбышева подпольщики начали готовить побег Героя Советского Союза Григория Бережко и Игоря Жукова. С ними предполагалось отправить советскому командованию очень важные сведения и документы о лагерях. Но побег сорвался из-за усиленной слежки агентов гестапо и предательства. Дмитрий Михайлович ни на минуту не прекращал своей деятельности: он составлял обзоры и листовки, старался как можно больше беседовать с узниками, если удавалось, то «по ошибке» заглядывал и в соседние бараки.
«... И мужество вас не покинет!»
16 февраля 1945 года, в полдень, Дмитрий Михайлович Карбышев прошёл в ворота очередного лагеря и стал узником Маутхаузена.
«Маутхаузен, Мордхаузен —
Марш колодников во тьму.
Дантов ад окутан дымом,
День в дыму и ночь в дыму» — так описывал его потом один из пленников, рижский портовый грузчик и поэт Эйжен Веверис. За несколько лет жуткого плена Карбышев слышал о нём не раз: Маутхаузен был лагерем для особо нежелательных политических узников. Ему присвоили категорию №3 — самую высокую. Лагерь такой категории не должен никого выпускать живым. Умерщвляли людей по тщательно продуманной системе.
За две недели до того, как Дмитрий Михайлович оказался в Маутхаузене, произошло невероятное событие: массовый побег из этого «мрачного склепа». К середине января 1945 года в блоке № 20 находилось 870 смертников: советские офицеры, командиры и комиссары партизанских отрядов, диверсанты, пленные, отказавшиеся работать на немецких заводах...
И они решили не ждать своей участи, а бежать. Организаторы побега — Герой Советского Союза подполковник Николай Власов, участник многих воздушных боёв под Сталинградом, подполковник Александр Исупов, командир авиационной дивизии полковник Кирилл Чубченков — объявили своё решение остальным. Трудно утверждать, что было причиной провала — неосторожность самих узников или донос предателя, но о готовящемся побеге стало известно коменданту Маутхаузена.
Фашистские палачи учинили жестокую расправу. На трое суток — с 23 по 26 января — весь блок лишили питания. Погибли голодной смертью и были расстреляны 358 человек, 48 офицеров повесили, шестерых живыми сожгли в крематории. Среди сожжённых был и Николай Власов. Погибли также капитан Геннадий Мордовцев, лейтенант Павел Богдан, младшие лейтенанты Николай Фурсов и Иван Писарев, полковник Кирилл Чубченков и многие другие. Чудом выжили некоторые организаторы побега, в частности подполковник А. Исупов, капитан И. Битюков, партизанский командир В. Уфимцев. Но террор не остановил подготовку к массовому побегу.
В ночь с 3 на 4 февраля палачи пришли отобрать 20 военнопленных для казни.
Узники оказали яростное сопротивление. Восстание началось. Все узники блока смерти заранее разделились на несколько групп. Из них выделили три штурмовых отряда — по числу сторожевых вышек. Захватив с собой одеяла, штурмовые отряды бросились в бой. Они забросали камнями, кусками угля, засыпали песком и облили из огнетушителей дежуривших на вышках часовых и завладели их автоматами и пулемётами.
Другая часть восставших набрасывала мокрые одеяла на колючую проволоку, вызывая короткое замыкание в сети высокого напряжения. Так было прорвано заграждение, сорваны кронштейны, повалены столбы с фонарями.
Многим, очень многим узникам пришлось в ту ночь пожертвовать жизнью. Но, несмотря на ураганный огонь из автоматов и пулемётов всполошившихся эсэсовцев, несколько сот узников перелезли через стены и колючую проволоку и бежали из лагеря. Жители окрестных с Маутхаузеном селений видели, как эсэсовцы издевались над жертвами, глумились над их трупами. Многих узников повесили на деревьях в лесу. Только отдельным участникам восстания удалось уйти от преследования фашистов.
Люди, ненавидевшие фашизм, пренебрегли опасностью, спрятали, накормили, одели, помогли отважным беглецам. Так спаслись Иван Битюков, Виктор Украинцев, Иван Бакланов, Владимир Соседко, Владимир Шепетя, Александр Михеенков, Иван Сердюк.
Восстание в двадцатом блоке привело в смятение всю комендатуру Маутхаузена. Комендант лагеря просматривал поданные ему списки. Дмитрий Карбышев, отнесённый к категории «нежелательных», не подлежал регистрации и не был взят на учёт в так называемом «политическом отделе» комендатуры. Но комендатуру заранее оповестили, кто этот советский генерал. Против его фамилии стояла пометка о категории, и этого было вполне достаточно. Палач решил не мешкая расправиться с опасным для Германии человеком.
Казнь генерала Карбышева, видного советского учёного с мировым именем, с соблюдением всех формальностей, предусмотренных для его «категории», заняла бы слишком много времени. А комендант лихорадочно торопился и боялся официальной казни. Это стало опасным. В одиночку каждый узник бессилен и беспомощен. Объединённые вместе тысячи доведённых до отчаяния людей могут взбунтоваться и расправиться со всеми, кто стережёт лагерь и распоряжается в нём.
Надвигалась ночь с 17 на 18 февраля 1945 года. Дмитрий Павленко ещё в сумерках заметил Дмитрия Михайловича. Согнувшись, он растирал свои больные ноги. Павленко окликнул его. Дмитрий Михайлович, увидев попутчика по вагону, обрадовался. Его небольшая, худая фигура выпрямилась. Он помахал ему рукой и крикнул слабым голосом:
— Держитесь, товарищи, победа будет за нами!
Очевидцем гибели Д.М. Карбышева стал руководитель антифашистского подполья советских узников Маутхаузена Валентин Сахаров. «Последние слова героя-генерала передавались из уст в уста, — вспоминал он. — Мы поклялись тогда отомстить эсэсовским палачам за гибель славного советского патриота. Мы ещё раз поклялись отдать дорого свою жизнь и, если потребуется, умереть солдатской смертью, не позволив утопить себя в водах Дуная или отравить в душегубках».
«Я это видел, пережил. Я был среди узников Маутхаузена, одним из них», — подтвердил воспоминания Сахарова участник французского Сопротивления Эмиль Балле.
«Я видел, как упал и генерал Карбышев. В ту трагическую ночь в живых осталось человек семьдесят. Почему нас не прикончили, не представляю. Должно быть, устали и отложили до утра. Оказалось, что к лагерю вплотную подходили союзные войска. Немцы в панике бежали… Я прошу вас записать мои показания и переслать их в Россию. Я считаю своим священным долгом беспристрастно засвидетельствовать всё, что я знаю о генерале Карбышеве. Я выполню этим свой маленький долг перед памятью большого человека» — такими словами 13 февраля 1946 года закончил свой рассказ представителю советской миссии по репатриации в Великобритании умиравший от последствий этой экзекуции в госпитале под Лондоном майор канадской армии Седдон де Сент-Клер.
…Перед окованными железом воротами бывшего нацистского концлагеря Маутхаузена возвышается монумент. Из крупного массива благородного белого мрамора, точно из ледяной глыбы, вырастает исполинская фигура воина. Он стоит, могучий и сильный, полный веры в правоту и торжество того дела, за которое сражался. На тёмной широкой гранитной плите пьедестала высечено на двух языках — русском и немецком: «Дмитрию Карбышеву. Учёному. Воину. Коммунисту. Жизнь и смерть его были подвигом во имя жизни».
